Верить и любить - Страница 40

— Дерзай. Если в ресторан ненароком забредет искатель талантов, кто знает — может, ты вскоре будешь участвовать в шоу на Бродвее, но уж это, пожалуйста, без меня. А теперь с твоего позволения я хотел бы получить обещанную порцию кэрри.

Джонни плескался в детской ванночке в окружении игрушечных утят, тюленя и дельфина. Николь, стоя на коленях, намылила ему головку шампунем, протерла грудь и спинку мягкой мочалкой. Недавно Генри расспрашивал, в какое время она купает ребенка, поэтому короткий звонок в дверь возвестил, очевидно, о его приходе.

— Входи! — крикнула ему Николь, и через несколько секунд его высокая фигура появилась на пороге маленькой ванной комнаты, выложенной розовым кафелем.

— Не возражаешь, если я пошпионю за вами?

Она чуть подвинулась, освобождая место рядом с собой. Генри присел на корточки и как бы невзначай задел ее плечо. От этого прикосновения словно электрический разряд пронзил ее тело, и где-то внизу живота резко сократилась потаенная мышца. Николь вся напряглась, пытаясь удержать это ощущение внутри и не позволить ему отразиться на лице.

— У этой посудины скользкое дно, подержи Джонни, чтобы он не опрокинулся на спину, а я пока достану его одежду.

Николь открыла бельевой шкаф и вытащила чистую пижамку… Сейчас малыш заснет, и тогда… Она до крови закусила губу. Тогда главное — не терять самообладания, найти подходящую отговорку и распрощаться.

Генри обеими руками поддерживал ребенка в горизонтальном положении, и мальчик по-лягушачьи перебирал ручками и ножками. У Николь защемило сердце при виде его блаженной рожицы. Пожалуй, ей следует снова обсудить с Генри перспективу семейной жизни. На карту поставлена судьба Джонни, и, если уж на то пошло, брак не обязательно зиждется на беззаветной любви мужа к жене.

Бэби взмахнул ладошками и шлепнул по воде, так что брызги фонтаном ударили Генри в лицо, намочили футболку.

— Ты маленькое чудовище! — Он встряхнул головой и засмеялся.

— Достаточно, не стоит будоражить ребенка перед сном. — Николь со смехом протянула ему полотенце. — Вытри-ка его.

— Хорошо, только покажи мне, как это делается.

— О'кей, для начала…

— Ты уверена, что я справлюсь? — запротестовал Генри, когда она вручила ему присыпку и памперс.

— Это не такая уж сложная процедура. Да ты вспотел от усердия!

— Еще бы. — С горем пополам он наконец облачил сынишку в пижаму. — А теперь — марш в кроватку.

Джонни протяжно зевнул, широко разинув ротик.

— Будь добр, покорми его. — Николь надела на бутылочку соску.

— Поздно, — прошептал Генри.

Ребенок закрыл глазки и дышал тихо и ровно.

— Похоже на то, — согласилась Николь. — Но он голоден, не дай Бог проснется посреди ночи…

— Боишься, что барабанные перепонки лопнут от оглушительных воплей?

— Я принесу его к тебе, готовься морально. — Она уложила Джонни в колыбель, наклонилась и поцеловала в лобик. — Похоже, он крепко проспит всю ночь: умаялся, бедняжка. — Николь вошла в гостиную и в замешательстве остановилась у порога: Генри, полураздетый, в одних брюках вальяжно развалился на софе. — Твоя футболка совсем промокла?

Он медленно покачал головой.

— Ничего подобного. — Молниеносный бросок— и он очутился с ней лицом к лицу, цепко обхватил тонкие запястья. — Я надеялся, что ты последуешь моему примеру.

Николь трясло как в лихорадке. Генри перешел в наступление внезапно, обороняться бесполезно. Огненный закат ворвался в комнату и омыл его гладкую кожу цвета темного меда. Сумерки на Маврикии — редкостное зрелище, им отведен недолгий срок, но в каждой из этих минут сосредоточена вечность.

— Нет, — пролепетала Николь. Однако в предательской интонации ее голоса вместо отказа прозвучал призыв.

— Желание сильнее тебя, и это кажется унизительным, верно? Не мучай себя, детка, иди ко мне. — И Генри нежно, но настойчиво увлек ее за собой в спальню.

Он поднял руки Николь над головой и стянул с нее кофточку. Она скинула шорты, волнуясь, словно делала это впервые в жизни, потом расстегнула пояс и молнию на его брюках. Скрытый под покровами элегантной одежды подлинный наряд Адама обозначился во всей своей первозданной красоте, и теперь Николь зачарованно смотрела, как напряглись мускулы на его груди и плечах. Неукротимая, всепоглощающая страсть вспыхнула в серых глазах Генри.

— Зря я думал, что смогу держаться от тебя подальше.

Николь невольно застонала от беглых, опаляющих поцелуев, которые в сладострастном вулканическом ритуале призывно и властно подчиняли себе ее плоть. Генри жадными губами ласкал манящие лепестки ее сосков, и Николь, забывшись в слепящем экстазе, впилась ногтями ему в спину, бессознательно стремясь пробудить самые стихийные, самые необузданные начала.

Тела их сплетались теснее, теснее, стремительно обретая единый ритм. И когда Генри в неистовом исступлении вошел в нее, Николь впервые ощутила, что перед ней открылся тот таинственный, невыразимый мир небытия, где человек, мужчина, Адам обретает свою женщину, жизнь, Еву…

А на рассвете Генри заявил, что пришла пора раскрыть «маленький сюрприз». Если бы не было этой ночи, Николь могла бы по обыкновению насторожиться. Мало ли на что способен столь непредсказуемый эксцентрик? Но сейчас она лишь сладко потянулась — так восхитительно спокойно было на душе.

— Знаешь ли, — многозначительно начал Генри, — я по натуре подлинный символист.

— Ого… — протянула Николь с безобидной иронией. — Вот уж не предполагала, что ты падок на эстетство.